Один из них — академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, российский литературовед, чье имя носит Лабинская городская библиотека. Свою жизнь этот ученый связал с Пушкинским Домом – Институтом русской литературы. Лихачев с осени 1941 года до весны 1942-го жил и работал в блокадном Ленинграде, откуда был эвакуирован с семьей по Дороге Жизни в Казань в марте 1942 года. За самоотверженный труд в осажденном городе академик награжден медалью «За оборону Ленинграда».
Через всю главу «Блокада» его «Воспоминаний о жизни» проходит приводящее в ужас слово «голод». Голод господствовал, он уносил жизни. На улицах лежали трупы. Для Пушкинского Дома, как и для всех ленинградцев, наступили нелегкие времена. Начались сокращения, продолжавшиеся до весны 1943 года. Увольнение, по словам Д. С. Лихачева, «было равносильно смертному приговору»: увольняемого лишали карточек, найти другую работу было практически невозможно. Воочию увидев первую блокадную зиму, испытав ее ужасы на себе, Лихачев имел право сказать, что блокада проверяла людей: «На каждом шагу – подлость и благородство, самопожертвование и крайний эгоизм, воровство и честность». И далее: «В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие – злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Все было настоящее».
Лихачев упоминает о Канайлове, который ведал имуществом Пушкинского Дома и при первой же возможности убежал. Совсем другим руководителем был Матвей Калаушин, наш прославленный земляк: «Увольнение прекратилось. Напротив, было принято несколько человек… Калаушин был сам уволен перед тем из института одним из первых. Он работал санитаром, и, когда пришел перед отъездом Канайлова наниматься к нам на работу в институт, я его едва узнал. Лицо его отекло, покрылось пятнами и было совершенно деформировано. В институте он что-то организовал с карточками, принял В. М. Глинку, приблизил В. А. Мануйлова, а впоследствии взял и М. И. Стеб-лина-Каменского. Эти четыре человека спасали институт до 1945 года».
Лихачев отмечает, что в феврале и в марте смертность достигла апогея. Сам он сильно ослабел и перестал ходить на работу. В Доме ученых в это время начал действовать стационар для дистрофиков, куда брали без продуктовых карточек, карточки оставались для семьи. Именно Калаушин и Мануйлов дали Лихачеву отношение в стационар, пребывание в котором помогло ученому восстановить силы и улучшить положение семьи.
В Книге Памяти Пушкинского музея о Калаушине сказано: «В блокадную зиму 1941-42 гг. выполнял обязанности коменданта Пушкинского Дома… на его плечах лежала ответственность за сохранение здания и всех хранящихся в нем сокровищ, а также забота о сотрудниках (получение продуктовых карточек, организация посещения больных и похороны умерших). В июле 1942 года был командирован в Ташкент. Сопровождал в эвакуацию эшелон с наиболее ценными музейными материалами».
Из рассказа Ю. М. Фиртич, дочери Калаушина, с которой встретились в 2008 году краеведы Лабинской средней школы № 1, узнаем, что семья Матвея Матвеевича полтора страшных года блокады тоже провела в Ленинграде. Видя крайне тяжелое, изнуренное голодом состояние жены и детей, Матвей Матвееевич добился разрешения на эвакуацию и вынудил их покинуть осажденный город через Дорогу жизни, сам оставаясь на рабочем месте. Станица на Кубани, куда они прибыли, вскоре оказалась оккупированной, после чего супруги потеряли контакт вплоть до 1944 года, когда им чудом удалось найти друг друга и воссоединиться в Ташкенте.
Да, блокада проверяла людей. Уроженец Лабинска Матвей Калаушин прошел эту жестокую проверку достойно и был награжден медалями «За добросовестный труд во время Великой Отечественной войны» и «За оборону Ленинграда». После войны он стал одним из организаторов и первым директором Всесоюзного музея А. С. Пушкина. На доме, расположенном по улице Халтурина, 1, в Лабинске, где родился и вырос Матвей Матвеевич, установлена мемориальная доска.
Г. Виноградова,
учитель МОБУ СОШ № 1, Почетный работник общего образования РФ.
