Известие о начале войны для отважненцев стало очередным ударом. Голодомор довоенного времени уже снял горькую жатву, и, вдруг, опять смерть распахнула свои объятья навстречу тем, кто устоял. Но общее горе всколыхнуло дух патриотизма, сплотило, поднимая всех от мала до велика на защиту Родины. Почти девять сотен отважненцев прошло сквозь горнило войны, и лишь третья часть из них вернулась домой. Отдалённая, незаметная станица со своей маленькой школой колхозной молодёжи дала фронту 42 офицера. Многие из них сражались в казачьем корпусе имени И. В. Сталина, организованном в 1936 году из частей и соединений конницы времён гражданской войны.
Сыновья уходили на фронт, а весь сельскохозяйственный труд лёг на плечи женщин, стариков и детей.
— Мы были в полях день и ночь,- рассказывала Варвара Даниловна Кононенко. — Пахали, сеяли и, порою, на ходу засыпали от усталости. Я работала прицепщицей, когда вот так, ни то от голода, ни то из-за недосыпания, упала под плуг. Сильно покалечило ногу.
Всех лошадей отправляли на фронт, а в станице тягловым и транспортным средством стали быки. На быках ездили не только в пределах станицы, но и за 60 километров, в станицу Лабинскую. Правда, приходилось ночевать в пути. Не раз отважненцы отбивались от банд, сколоченных дезертирами.
В августе 1942 года станица была оккупирована гитлеровскими войсками. Здесь не было массовых расстрелов и пыток, не было жестоких полицаев, но рота румын, собирающая продовольствие для гитлеровской армии, заставила станичников жить по новым правилам. В первые дни оккупации была сожжена библиотека. Школа свернула свою работу, поскольку в её стенах враги разместили конюшню. Теперь продуктов приходилось собирать вдвое больше: и для своих, и для чужих. Полупрозрачные, пухлые от голода дети были обычной картиной тех дней.
Румыны для станичников были в диковинку и, несмотря на предостережения, жители приходили посмотреть на невиданный ранее народ. А враги тем временем сгоняли мужчин для строительства большого база, в котором впоследствии содержались конфискованные у жителей свиньи. Василиса Кирилловна Оруженко вспоминала, что каждый день грузовая машина привозила чёрствые булки хлеба. Женщины должны были перебирать выпечку и, обрезая плесень, кормить ею животных. Ежедневной была и работа в организованной у реки прачечной. Оккупанты расквартировались группами в домах жителей, проживающих ближе к центру. Уж очень они боялись леса. Видимо, лес в сознании солдат фашистской армии ассоциировался с партизанами. А партизанские отряды в лесу Отважной были, но не совершали диверсий, дабы не навредить местным жителям.
Одна из групп оккупантов обосновалась в доме семьи Николая Ивановича Оруженко. На тот момент ему исполнилось 4 года. Он рассказывал своим детям и внукам о том, как тихо сидел с бабушкой на печи, боясь хоть чем-то вызвать негодование постояльцев. Запомнился ему случай, когда фашисты пекли оладьи на сливочном масле. Сладкий маслянистый дух, казалось, проникал в каждую клеточку, заставляя урчать голодный желудок. После того, как солдаты насытились, один из них протянул оладий в маленькое печное окошко, что-то говоря на своём языке. Мальчик с благодарностью принял угощение, а солдат протянул ещё, заливаясь хохотом после очередного слова «спасибо». Было понятно, что нациста забавляет этот процесс, и нужно было смиренно принимать подаяния, пока он не наиграется. Благо этой игры было в том, что смех не сменился жестокостью.
Как-то в ходе плановых продовольственных сборов группа румынских солдат вошла в одну из станичных хат. Кроме изможденной болезнью и голодом девочки, дома никого не было.
— Тогда мне было одиннадцать лет, все братья были на войне, старшие сёстры и родители, наверное, как и все, работали, — рассказывала Нина Даниловна Дятлова. — Один из солдат на немецком обратился ко мне, но у меня не было сил даже для того, чтобы встать. Он окинул взором жилище, что-то сказал сопровождающим, и они все вместе покинули двор. Вскоре солдат вернулся, подошёл ко мне, быстро отдал плитку шоколада и ушёл. Больше я его не видела.
Когда началось освобождение Кубани, оккупанты спешно стали собираться в путь. Фашистское начальство, расквартировавшееся в доме семьи Кардашовых, велело хозяину вырыть за сараем яму. Все домочадцы замерли в страхе, решив, что их расстреляют. Одна из дочерей семейства, что была посмелее, подошла к командиру и жестами, изображая стреляющий пистолет, спросила: «Что, нас всех пуф-пуф?». Фашист рассмеялся, а через некоторое время подъехала грузовая машина с хлебом. Хлеб велели сложить в яму и закопать. Видимо, рассчитывали вернуться. Долго потом сухари кормили семью Кардашовых.
Прасковья Васильевна Оруженко (Кардашова) оставила потомкам историю о рабочей повинности, назначенной фашистами для каждого из жителей станицы и редких исключениях. Так, в один из дней, управившись по хозяйству, Прасковья Васильевна отправилась за водой. Вдруг, откуда ни возьмись, появились фашисты. Они прошли мимо по направлению к её жилью. Женщина ахнула, ведь дома остались две её маленькие дочери. Поспешив следом, она увидела, как один из непрошеных гостей, удобно примостившись на лавке, ел сливы, принесённые ею поутру. Другой стоял возле детей и что-то говорил на своём. Сидящий на лавке на ломаном русском обратился к ней с вопросом: «Есть ли у тебя мать, которая смогла бы присмотреть за детьми?». На что Прасковья Васильевна ответила отрицательно.
— Значит, будь дома, смотри за детьми.
Второй достал фотографию и стал показывать хозяйке своих детей. С фотографии смотрели две девочки примерно такого же возраста, как и её дочери.
Оккупанты ушли, и станица вроде бы вздохнула, но война, коварная клыкастая старуха, продолжала писать свой сценарий. Похоронки летели одна за другой, головы женщин покрывались черными платками. Из пожилых жителей станицы были сформированы похоронные отряды. Кардашов Василий Павлович попал в отряд, работающий в Сталинграде. Он смотрел на изрешеченные пулями остатки металлических конструкций и всё время повторял: «Братик, ты мой братик, как же ты тут выжил?». Его брат, Григорий Павлович Кардашов, действительно выжил в мясорубке Сталинградской битвы, но погиб при форсировании Днепра на Украине. Мать, ещё не получив известий о гибели сына, сообщила: «Гриша погиб! Сегодня видела сон, будто помахал мне сынок рукой и ушёл под воду». Так материнское сердце за тысячи километров почувствовало горечь утраты.
Но советский солдат, будто сговорившись с природой о сроках, уверенно шагал в сиреневый май. Долгожданная весть о Великой Победе прилетела и в Отважную. Все, как могли, выплескивали восторг человеческой радости: по-родственному обнимались и целовались, пели, плясали и ждали возвращения своих героев. Ведь каждому, кто побывал на войне, было что рассказать, но пришедшие больше молчали, продолжая готовить снаряды и падать в окопы. Война жила в их головах до последнего вздоха. Да и само возвращение не было дружным. Кто-то, пройдя тысячи фронтовых дорог, был оставлен в армии для прохождения действительной службы. Те же, кто всем смертям назло, вернулся, приходили не в начищенных кителях, как Герои Отечества, а в драных шинелях, заросшие и завшивленные. Стесняясь своего вида, пробирались лесными дорогами к дому. В ночи тихонько стучались в родные окошки, вызывая испуг и восторг домочадцев: «Ну, всё, дождались!»
Шлейф войны долго тянулся в народе. Вернувшиеся с фронта мужчины большей частью были изувечены. Возвращались слепыми, оглохшими, на костылях, деревянных протезах, нашпигованные осколками снарядов, и умирали, умирали, умирали. Но теперь в строю, поднимающем страну из руин, были не только старики, женщины, дети, но и подросшая за годы войны молодежь. Лошади, списанные фронтом, тоже вставали в ряды помощников. Отважная, как и вся страна, потихоньку оживала.
Школа, восстановленная общими усилиями, начала работу в сентябре 1945 года. Первые классы 45-го были разновозрастными, но это никого не смущало. Дети жаждали знаний и впитывали каждое слово учителя. Занятия проходили в две смены. А в 1946 году было построено дополнительное школьное здание, на строительство которого Харитоном Тимофеевичем Пащенко были пожертвованы доски. Учились при керосиновых лампах, писали на старых газетах, не хватало учебников. Алексей Иванович Романов, вспоминая школьные годы, рассказал, что в школу они с братом ходили по очереди из-за отсутствия обуви. Пара сапог у них была одна на двоих.
Воспитанию подрастающего поколения в напряжённые послевоенные годы уделялось особое внимание. Учащиеся тех лет, теперь уже пожилые люди, вспоминают уроки начальной военной подготовки и военно-спортивные состязания «Зарницы». В людях жил страх нового нападения и голода. Некоторые станичники запасали огромное количество сухарей и лапши, подвешивая холщовые мешки с продуктами на чердаке и в кладовках.
Трудным было то время! Но все отогревались в общем котле ежедневных трудовых будней и коллективных праздников. Ежегодные демонстрации и митинги, шествия со знамёнами и транспарантами под барабанную дробь помнят все станичники. Море цветов, связки разноцветных шаров, стихи и песни отображали внутреннее ликование народа о Великой Победе. Ветераны войны были главными гостями любого мероприятия, а достойные потомки Отечества, свято помня о подвиге советского народа, перед лицом своих товарищей торжественно обещали горячо любить свою Родину.
Вплоть до 1991 года День Победы был одним из главных праздником станицы. Потом всё как-то стало угасать, но теперь, слава богу, мы очнулись. И наша маленькая станица вновь в общем строю патриотов России.
Светлана Сай.
На снимке: сенокосная бригада, 1949 год.
